«В могилу меня вкопает советская ваша власть…» Эту фразу героиня пьесы Владимира Маяковского «Клоп» мадам Ренессанс произносит, когда видит, что купленная ею в магазине селедка на целый хвост меньше, чем у лотошника на рынке. В либретто Кима и Дашкевича фраза приобрела более диссидентские акценты: героиня адресует ее милиционеру, отнимающему у нее патент на парикмахерский бизнес. В спектакле Театра Моссовета притеснение нэпманши и вовсе осуществляется на фоне устрашающего, горящего нестерпимым алым цветом серпа и молота, единственного внятного элемента скудной сценографии. «Съезжалися к загсу трамваи, там красная свадьба была, жених был во всей прозодежде, из блузы торчал профбилет» — эта крылатая фраза Маяковского явно окрылила постановщиков и направила их фантазию в нужное цветовое русло. Агрессивным красным цветом залита вся сцена — создатели спектакля метафорично закрывают ее от зрителя жестким пожарным занавесом. Однако догадаться, что пошлый мир Олега Баяна и Пьера Скрипкина должен запылать огнем, не сможет даже тот, кто прекрасно знаком с идеей авторов пьесы и оперы.
Спектакль решен в жанре… нет, вовсе не фолк-оперы, как того хотел композитор. А в жанре циркового пластического фарса. В том, что написал Дашкевич, очень мало разговорных эпизодов. Почти все сцены, диалоги, реплики решены музыкально — не зря автор назвал свое детище оперой. Музыкальная концепция включает самые разнообразные бытовые жанры: марш, танго, фокстрот. Отдельная роль — у «народных жанров»: частушки, цыганочка, блатная песня, страдания, плач. Дашкевич того периода, когда был написан «Клоп» (композитор начал писать его 60 лет назад, звездный период первого спектакля, поставленного Олегом Кудряшовым, пришелся на конец 80-х — начало 90-х годов), сильно тяготел к подобным стилизациям. Знакомы они всем по его знаменитому «Бумбарашу», которого ставили неоднократно и даже экранизировали.
Инструментовка сделана очень симпатично — небольшой ансамбль размещен в ложе. Но с первой сцены что-то пошло не так. Оркестр играет нечто свое, а артисты свое — кривляясь, выкрикивая реплики надсадными голосами, нестройно пытаясь петь хором, беспрерывно двигаясь в гротескной пластике, напоминающей конвульсии и нервный тик. Костюмы выполнены в стилистике «кабаре для бедных» с непременными гигантскими пиджаками. Поскольку речь идет об эпохе НЭПа, присутствуют нарочито безвкусные шляпки с цветами, желтые чулки, клетчатые брюки. Пролетарии и пролетарки характеризуются косынками и брюками, заправленными в сапоги. Кто из них противнее — гегемоны или нэпманы, даже и не определишь. Противны все. Видимо, авторы спектакля решили прибегнуть здесь к приему «черной морали», оставив зрителя без объекта сопереживания.
Впрочем, нет. Сопереживание, вероятно, было запланировано в адрес главных героев — Присыпкина (Михаил Тройник) и Зои (Дарья Балабанова). Во всяком случае, те, кому посчастливилось видеть первую оригинальную версию «Клопа» в постановке Олега Кудряшова более 30 лет тому назад, отчетливо помнят: было сопереживание. Точно было! Потому что персонажи в том спектакле были людьми, а не зомби, как в Театре Моссовета. Может быть, смешными, пародийными, нелепыми, сатирическими, но людьми. В «Щастье» людей нет. Сплошные ожившие мертвецы или заводные куклы. Которых, как назло, заставили петь.
Присыпкин—Тройник, конечно, не виноват, что не поет. Не всех природа наделяет вокальными данными — иначе все бы стали солистами Большого театра. Виноват режиссер, поручающий непоющему артисту такую роль. И вот начинает артист изо всех сил подменять пение… чем? Ясное дело — криком и воплями. А еще — истеричными конвульсиями гопника, распальцовками и не вполне приличными жестами. Как будто уголовник изображает перед «начальником» неизлечимое психическое заболевание. И здесь уже не до жанра — нет ни страданий, ни романсов, ни куплетов, ни частушек. Впрочем, страдания есть. У зрителей с ушами. Дарья Балабанова, играющая Зою, не лишена слуха. Но, увы, этим ее оперные данные ограничиваются. Бесконечный субтон и полушепот, при помощи которого бедная артистка борется с нотами, в слишком большом количестве понаписанными композитором, быстро надоедают. И как-то невольно встаешь на сторону Присыпкина, который предпочитает Зое Эльзевиру в исполнении очень неплохо поющей Глафиры Лебедевой. Действительно, товарищи! За что боролись? За что убили государя императора? Ведь не за то, чтобы слушать этот, извините, «петит истуар».
И вот на фоне таких, можно сказать, классовых противоречий самыми обаятельными героями вышли те, кто имел более или менее человеческий облик и немного голоса: например, секретарь товарища Лассальченко (Дмитрий Подадаев). И пусть в ноты он попадал не всегда, но их у него было немного, и в общем контексте он воспринимался на ура. А вот Антон Амосов в роли Олега Баяна был прямо-таки на месте. Слегка напомнил образ министра-администратора из «Обыкновенного чуда», но это не самая плохая ассоциация, которая может возникнуть при просмотре «музыкального спектакля».
Осталась и неразрешенная интрига. В финале, когда бедный Присыпкин изошелся в крике и судорогах, окончательно опустился железный занавес. А на нем появились лица. Чьи они? — гадала публика. Может быть, жертв ГУЛАГа, большевистского террора или коллективизации? Не желая оставаться в неизвестности, наиболее продвинутые зрители приняли решение считать их просто «светлыми лицами», которых «Щастье» точно обошло. Но на самом деле очень бы хотелось, чтобы постановочное счастье настигло фолк-оперу «Клоп» Дашкевича—Кима—Маяковского. Потому что материал великолепен, свеж и актуален. Классика!
