— Юрий Михайлович, в октябре 2022 года мы говорили с вами о вашем двенадцатитомном собрании сочинений — и вот меньше чем через два года появилась информация о собрании в 15 томах. Когда оно выйдет, будет ли исчерпывающе полным?
— 15-томное собрание сочинений, предпринятое к моему 70-летию, уже выходит — на днях в производство сдан 6-й том. Это не полное собрание, которое обычно выпускают после ухода классика из жизни, хотя в XIX и в начале XX века была мода на выпуск именно полных собраний живых писателей, так сказать, на перспективу. Иногда даже анонсировались тома с сочинениями, которые так и не были написаны. Но сейчас так не принято.
По сравнению с 12-томником там будут все части «Совдетства», новая пьеса, статьи… Увы, подписки на многотомные издания теперь не существует, надо ловить тома в рознице. Недавно встречался с читателями в ялтинской городской библиотеке. Полный зал. За разговором выяснилось, что в фонды мои новые книги давным-давно не поступали. Почему? Нет их в каталогах. Как нет? Рядом книжный супермаркет, там дюжина моих изданий!
Оказывается, издатели стараются сбыть библиотекам со скидкой лежалый товар. Вот и ломятся в избах-читальнях полки от ни разу не востребованных девичьих детективов какой-нибудь Аделаиды Клязьминой, а на затрепанного «Козленка в молоке» очередь в абонементе…
— Фразу «раньше было лучше» принято произносить в саркастическом тоне — а между тем в СССР была совершенно иная культура чтения. Почему сейчас не публикуются крупные произведения в журналах «от номера к номеру», газеты не печатают поэзии (кроме местных, где публикуются графоманы)? Пытаетесь ли вы собственными собраниями сочинений, выходящими с завидной регулярностью, вернуть «былые времена»?
— Навык к серьезному чтению — это стратегический ресурс страны, его надо поддерживать, развивать, вкладываться. Моду на чтение надо прививать, внедрять, если хотите, навязывать. Кто этим сейчас занимается? Никто. Книжные блогеры за малую мзду такой издательский мусор впаривают, что стыдно читать.
А наше ТВ вообще делает вид, будто в России книги больше не издаются. Я вот смотрю пресс-конференции нашего президента и все жду, когда кто-то из журналистов спросит: «Владимир Владимирович, а что вы сейчас читаете?» Нет, не спрашивают…
Журналы и сегодня печатают крупную прозу с продолжениями, но тираж-то — 2–3 тысячи экземпляров — в лучшем случае. Слезы! Помню, Андрей Дементьев напечатал в 1991 году в трех летних номерах журнала «Юность» мою повесть «Парижская любовь Кости Гуманкова». Из рук в руки передавали, а тираж был 3,5 миллиона штук!
«Юность» и сейчас выходит. А кто об этом знает?
В 1999 году одна из самых тиражных в ту пору газет «Труд» печатала мой большой роман «Замыслил я побег…» из номера в номер несколько месяцев. Сколько писем пришло! Кто мешает периодике сегодня вернуться к этой традиции? Кому помешают стихи в номер? А про СВО можно и на первую полосу… Нет. Почему? Место для рекламы бережете? Ну-ну…
Я, кстати, поставил такой эксперимент: мой роман «Гипсовый трубач» с 2008 по 2011 год выпускался частями. И «Совдетство» тоже выходит по частям вот уже три года. Знаете, работает! Иногда на улице останавливают и спрашивают: когда же продолжение?
— В России приступили к разработке профессионального стандарта «писатель», а что с драматургами? Есть ли такая профессия в РФ, можно ли работать в театре, имея конкретную запись в трудовой?
— Драматургия — это жанр литературы, если речь, конечно, идет о профессионально написанных пьесах, а не о той диковатой любительщине, которую высокопарно именуют «новой драмой». Напомню, что первой забила тревогу об исчезновении «писателя» из реестра профессий РФ лет пятнадцать назад «Литературная газета», которую я в ту пору возглавлял.
«Идиотская ситуация: пескоструйщик в реестре есть, а писателя нет!» — писали мы. Тогда же я как член Президентского совета по культуре поднял этот вопрос на заседании, Владимир Владимирович очень удивился и дал поручение разобраться. Разбирались долго, наконец — слава вертикали власти — вступили в практическую фазу. Стандарт писателя — это не вопрос профессионального самолюбия, это судьба тысяч людей, посвятивших жизнь литературному делу. Напомню, что в основе театра и кино тоже лежит литературы. Когда я десять лет назад оформлял пенсию, мне вдруг отказались зачесть в трудовой стаж годы творческой деятельности, пребывания, как принято говорить в нашей среде, «на вольных хлебах». «Как так? — у меня аж в глазах потемнело. — Я же все эти годы был членом Союза писателей!» — «А работали-то вы где?» — «За письменным столом!» — «Это не считается. Может, вы там в носу ковыряли?» — «И за это мне дали орден «За заслуги перед Отечеством?» — «Мало ли что кому у нас дают…»
Пришлось писать разнузданное открытое письмо председателю пенсионного фонда. В моем случае сработало. А в других ситуациях? Нужен признанный законом, прописанный статус. Высшее образование? Думаю, для замещения, например, редакторских должностей необходимо. А как же Горький и Бунин? Никак. Мы ведем речь о стандарте, а не об исключениях. Запись в трудовой книжке должна быть — «литературный работник», потому что завлит (вымирающая, кстати, профессия) — он тоже литературный работник. А вот поэт, прозаик, критик, драматург — это не профессии, это жанры, в которых подвизается писатель, и необязательно успешно. Читая иные стихи в «Новом мире», я остро жалею, что отец в восьмом классе отобрал у меня мою «дальнобойную» рогатку.
— С началом СВО часть писателей покинула страну, и теперь часто звучит мысль о том, что нужно пересматривать «литературный канон». Кого лично вы считаете главным ныне живущим поэтом и главным ныне живущим прозаиком?
— Реальное место писателя в литературе становится понятно где-то через четверть века после его ухода в долину великих теней. Современники видят литературный процесс сквозь хитроумную, искажающую оптику. А канон — это образец, который, к слову, постоянно трансформируется, не всегда к лучшему. Речь надо вести о необходимости обновить обойму тех, кого читателям с помощью СМИ и престижных премий навязывали в качестве ВПЗР — великих писателей земли русской. Именно навязывали, так как тексты большинства из них далеки от эталона, а чаще откровенно слабы, а то и смехотворны, о чем блестяще пишут авторы нашумевшего сборника «Проклятые критики», вышедшего в издательстве «Прометей». Но все эти распиаренные авторы обладали свойством, которое долгие годы нравилось тем, кто руководил нашей культурой. Я называю это качество «отчизноедством», у иных оно переходило в явную русофобию. Так что иноагенты не с Марса к нам упали, их пестовали и окормляли за казенный счет. Но как в самом деле определить если не «светочей», то хотя бы лидеров текущего литературного процесса? Хвалебные рецензии? Мы знаем, как их организовывают. «Большая книга»? Во-первых, явный междусобойчик, где дочь отвечает за отца, а во-вторых, среди ее лауреатов и больше всего иноагентов. «Тотальный диктант»? Да над ним давно уже смеются все словесники от Смоленска до Курил. Вообще, любая оценка страдает субъективностью, моя тоже. Но я бы предложил такой критерий, как переиздаваемость. Один раз можно с помощью агрессивной рекламы и задыхающихся восторгов критиков впарить потребителю любую туфту, а вот переиздают только те книги, которые люди перечитывают. Перечитываемые авторы и становятся классиками. На всякий случай напомню, что мой «Козленок в молоке» переиздавался почти тридцать раз…
— Какая современная литературная премия, с вашей точки зрения, самая важная и почему?
— Важная для кого? Для авторов? Смотря каких… Одних греет финансовая составляющая. Но ипотека — это способ улучшить свои жилищные условия, а не написать хороший роман. Другим авторам важно попасть в короткие списки, так как на них ориентируются зарубежные переводчики, и, кстати, напрасно. Несколько лет назад я разговорился на книжной ярмарке с немецким издателем. Он спросил: «Скажите, почему современная российская литература такого низкого уровня? Не из чего выбрать!» — «С чего вы это взяли, герр?» — «Я сужу по текстам, которые нам предлагают переводчики». — «Тогда понятно. Они же не знают настоящей современной русской литературы, ориентируясь на лауреатов «Букера», «Ясной поляны», «Нацбестселлера», поэтому вы и остаетесь с «НОСом». К ним и претензии предъявляйте. Русская литература тут не виновата!» Есть премии небогатые в смысле денежного наполнения, но очень уважаемые, например Патриаршая. К сожалению, в тени премиальных лохотронов, вроде «Большой книги», оказалась почему-то Государственная премия России, вручаемая президентом в Кремле. Кто и за что получал Госпремию в области литературы, как правило, не знают, а когда узнают, очень удивляются. Мне кажется, учреждение новой федеральной литературной премии «Слово», которую патронирует Союз писателей России, ранее пребывавший у власти в «лишенцах», дает надежду на то, что звание «лауреат» будет все-таки очищено от налета насмешливого пренебрежения, приставшего к нему в последнее время.
— Давайте вспомним первое стихотворение, которое вы опубликовали в «МК». Помните ли вы его наизусть?
— Конечно. Называлось оно «Февраль» и было опубликовано в марте 1974 года в коллективной подборке слушателей литературной студии при МГК ВЛКСМ и Московской писательской организации. Кроме меня, там со стихами выступили мои сверстники Валерий Капралов и Игорь Селезнев, оба, увы, уже покойные. Краткое предисловие написал руководитель нашего семинара незабвенный Вадим Витальевич Сикорский, замечательный поэт и педагог. А стихи такие:
В Москве февраль, но снова тает,
Чтобы опять застыть в ночи.
Капель, тяжелая, литая,
О тротуар стучит, стучит.
Снег цвета довоенных фото
Лежит, подошвами примят.
Ворчанье шин. На поворотах
Трамваи старчески скрипят.
Сугробы горбятся вдоль улиц.
А вниз, журча, летит ручей.
Сорвавшись, молнии сосулек
Пугают звоном москвичей…
Первоначально последняя строчка читалась так: «Бьют в торопливых москвичей…» Но мудрый Александр Аронов, опекавший нас, молодых поэтов, сказал: «Не надо так уж, Юра!» — «Почему?» — «Редактор может зарубить: вчера опять кого-то сосулькой насмерть зашибло!» И была придумана другая концовка. На следующее утро я проснулся другим человеком.
— Пользовались ли вы при СССР темами/рассказами/стихотворениями-«паровозами» — есть ли в раннем творчестве Юрия Полякова что-то о партии и Ленине?
— «Паровозами» такие стихи назывались из-за того, что ставились они в начале подборки или сборника, а потом, когда верность главной линии подтверждена, можно уже и лирику. Вы как человек другого поколения можете не поверить, но советская тематика была весьма органична для многих выдающихся поэтов того времени. Поэмы «Лонжюмо» Андрея Вознесенского, «Двести десять шагов» Роберта Рождественского, «Казанский университет» Евгения Евтушенко — все они посвящены вождю. «И Ленин, как рентген, просвечивает нас…» А «Коммунисты, вперед!» блестящего поэта-фронтовика Александра Межирова — это, на мой взгляд, одно из самых мощных явлений гражданской лирики в отечественной поэзии ХХ века. Автор прочитал его на открытии съезда партии, и зал аплодировал стоя. Насколько мне известно, даже эмигрировав в США, Александр Петрович от этих строк не отрекся. У меня тоже были стихи о революции, гражданской и Великой Отечественной войнах, о БАМе... Имя Ленина там встречается, ибо это был почти религиозный символ эпохи. Есть у меня стихи о комсомольском билете, и все эти вещи я включил в томик избранного «Осень в Переделкине», который к моему юбилею выпустили. Можно прочесть и оценить степень искренности автора, а ее, болезную, в поэзии не спрячешь, как шприц в ягодичной мышце. Скажу более того: в 1983 году журнал «Новый мир» напечатал мои стихи «Воспоминание о райкоме», посвященные кому бы вы думали? Бессменному главному редактору «МК» Павлу Гусеву, моему товарищу по комсомолу…
— Юрий Михайлович, я знаю, что придерживаетесь мнения: Советский Союз нужно было сохранять. А какие реформы вы бы провели? Нужно ли было сохранять атеизм, единовластие КПСС? То есть какие стены нужно было убрать, чтобы не сносить все государственное здание?
— Сохранить надо было страну, а как она при этом называлась бы — вопрос второй. Лично мне аббревиатура СССР нравилась. России, на мой взгляд, в двадцатом веке очень дорого обошлись буйные переименования должности «хозяина Земли Русской»: царя — в генсека, а генсека — в президента. Оно того стоило? Теперь о КПСС. Я в ней состоял, знал ее проблемы и описал их в повести «Апофегей». И вот что скажу: если правящая партия допускает в стране двоевластие, она не жилец, жди госпереворота, мы его и получили в 91-м.
Кто пришел к власти — узник совести, истощенный борьбой за все хорошее против всего плохого? Нет, партократ-расстрига. Разумеется, как любой развивающийся социум Советский Союз нуждался в реформах. В реформах, а не в самопогроме. К слову, навязчивый атеизм к 1000-летию Крещения Руси был по умолчанию фактически упразднен. С развертыванием кооперативного движения забрезжил средний класс и выход из тупика искусственного дефицита. А что рынок в России был невозможен без приватизации нефтяных скважин и металлургических гигантов? Видимо, нет, ведь тогда некому было бы содержать западные спортивные клубы. Начиная с 1987 года со свободой слова проблем уже не было, я вам это говорю как автор, чьи сочинения останавливала цензура. Да, усилились сепаратистские настроения окраин: обычное дело в многонациональных государствах в период кризиса. Техас, Шотландия, Каталония периодически «отделяются». И что? Кто мешал прописать процедуру выхода из СССР? Вон сколько Британия из Евросоюза выпутывалась! Но о такой процедуре заговорили в Верховном совете только в 1990-м, а ведь один-единственный пункт отбил бы желание смыться в «свободное плаванье» у многих субъектов. «Союзные республики выходят в той же территориальной конфигурации, в какой вступали в Союз, принадлежность районов, присоединенных в период пребывания в едином государстве, определяется референдумом...» До сих пор разбирались бы… Не захотели. Почему? Развал СССР, по моему глубокому убеждению, — результат не реформ, а предательства элит, как в центре, так и на местах, о чем давно надо бы написать в учебниках.
— Вам исполнилось семьдесят — примерно половина жизни была при Советском Союзе. Вообще, какой период из прожитых десятилетий для вас — самый счастливый и какой из отрезков истории вы считаете наиболее благоприятствующим развитию русской культуры?
— О какой жизни вы спрашиваете — семейной, творческой, общественной, политической, личной? Ответы будут разные. В любом случае как личность, гражданин, писатель, семьянин я состоялся в советское время, которое я люблю со всеми его недостатками и заморочками, о них я писал, вызывая гнев начальства, еще в ту строгую пору в отличие, кстати, от иных нынешних обличителей «совка». Сейчас заканчиваю четвертую, заключительную часть «Совдетства», этой вещи я совсем не случайно дал подзаголовок «Книга о светлом прошлом». Думаю, что советская эпоха — это если не золотой, то уж точно титановый век отечественного искусства с грандиозными взлетами и небывалым приобщением, как говорится, «широких народных масс» к высокой культуре. Да, были идеологические и прочие ограничения. А при царе-батюшке их разве не было? Еще какие! Нет, я не за возвращение цензуры, но убежден, что готовность молоть языком и писать все, что взбредет в голову, к свободе мысли и творчеству никакого отношения не имеет.
