Почти двухчасовая программа «И я любил, и я изведал...», названная по строчке из стихотворения Блока, фактически является «перезагрузкой» другого сольного проекта Баринова, ядром которого стал шедевр Булата Окуджавы «До свидания, мальчики». И снова в исполнении артиста классические поэтические тексты о Великой Отечественной войне оказались поставленными в один ряд как соединенное, но неслиянное целое. Причем инварианты строки «Ах, война, что ж ты сделала, подлая» и «Ах, война, что ж ты, подлая, сделала» выступили рефреном и одновременно ритмическим «цементом» суммы текстов, прочитанных практически без пауз.
Валерий Александрович, родившийся в ноябре 1945 года, называет себя «ровесником Победы», Наверное, еще и поэтому школьно-хрестоматийные «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины» и «Майор привез мальчишку на лафете...», «Я знаю, никакой моей вины/В том, что другие не пришли с войны» Твардовского, напевные фольклорные военные произведения типа «Ой, машина ты жалезна» звучали крайне убедительно. Тем более что «песни о войне» и «стихотворения о войне» — это едва ли нигде не пересекающиеся параллельные прямые. И «Бери шинель, пошли домой...» Баринов читал и пел одновременно, а зал повторял примерно так, как на 9 Мая подпевают «Катюшу» на концертах для ветеранов.
Кстати, исключительно военной подобранная для вечера поэзия не была — Баринов исполнил, например, совершенно не фронтовое стихотворение Давида Самойлова «Давай поедем в город...» и стихи Пушкина и Есенина, но это скорее для разрядки. Потому что одними обнажающими нерв стихотворениями столько времени публику «бомбить» нельзя.
Поэтому сначала со сцены звучал надрывный Окуджава с гениальной рифмой «моздокский» и «доски»:
Сто раз закат краснел, рассвет синел, сто раз я клял тебя, песок моздокский, пока ты жег насквозь мою шинель и блиндажа жевал сухие доски...
А потом Баринов вдруг вспоминал послевоенное детство и первое выступление на смотре художественной самодеятельности Володарского района Орловской области:
— Руководитель клуба решил, что в конце смотра должен выступить ребенок. И кто-то сказал: вон у Бариновых пацан бегает, он справится. Маму вызвали в район: твой сын должен прочесть стихотворение. «А какое?» — «Найди сама!» А как найти, если в доме две книжки? Я с голоса — читать я не умел — выучил «Еще не все войны запаханы окопы...» Исаковского. Меня одели — белый верх, черный низ, зачем-то повязали галстук. Зал был полон: впереди начальство, а чуть дальше сидели люди в гимнастерках, шинелях, инвалиды войны. А я не понимал, почему они все плачут, слушая меня...
Сравнивая с западными аналогами русское слово «победа», Баринов объяснил, что только в русском языке оно имеет значение «по беде», «то, что бывает после беды» — то есть созидание и мирная жизнь, а не само торжество над поверженным врагом. «Сейчас к нам на землю пришла большая беда, и пока она не уйдет, Победы не будет», — сказал артист, раскрыв личное отношение к специальной военной операции.
Возвращаясь в 1952 год, Баринов признался, что по итогам смотра ему вручили пахнущую свежей типографской краской грамоту «за большие достижения» и огромный кулек конфет «Лесная ласточка». Причем драгоценная реликвия, «погрызанная мышами», сохранилась до наших дней благодаря его матери, хранившей первые грамоты и газетные вырезки о сыне.
На встрече со зрителями Баринов пересказал почти всю свою театральную биографию. Самые яркие эпизоды стоит воспроизвести.
Оказавшись в Александринке с Василием Меркурьевым (миллионы людей знают его по роли Лесничего в «Золушке» и другим всесоюзным ролям, а для Донбасса он легенда потому, что сыграл начальника шахты в «Донецких шахтерах»), Баринов однажды съездил с патриархом советского искусства «на халтурку». Тогда он жил в ленинградской коммуналке. И вот в соседней комнате, у счастливых обладателей единственного телефона, раздался звонок:
— Алло, юное дарование Баринов? У нас с вами сегодня халтура. Вы в театре свободны, я знаю (смех в зале). В пять часов будет машина, едем играть отрывок из «Чти отца своего» (спектакль Ленинградского театра драмы им. А.С.Пушкина. — И.В.) на птицефабрику. Гонорар яйцами.
«Я не знаю, сколько ему дали яиц. Мне дали 300 штук: десять коробочек, по 30 яиц каждая», — прокомментировал комичную ситуацию Валерий Александрович.
Также он рассказал несколько баек разной степени известности. Например, про то, что якобы Борис Александрович Ситко, служивший в Театре Советской Армии, допустил ставшую притчей по языцех оговорку, сказав в начале «Ревизора»: «Я пригласил вас, господа, с тем чтобы сообщить пренеприятное известие: к нам едет Хлестаков... Из Петербурга, инкогнито».
Или что тот же Ситко — здесь за достоверность случая Баринов ручается — во время прогона пьесы «Осенняя кампания 1799 года» о переходе русских войск под командованием Суворова через Альпы вложил такие слова в уста представителя австрийского императора, обращенные к фельдмаршалу:
— Я, представитель императора, приказываю вам оставить преследование Наполеона Бонапарта и пешим маршем вернуться (пауза) в Австралию!
Стоит также отметить, что самым противоречивым и эмоциональным моментом вечера стала глава «Казнь Стеньки Разина» из поэмы «Братская ГЭС» Евтушенко, где предводитель бунта говорит:
Нет, не тем я, люди, грешен, что бояр на башнях вешал. Грешен я в глазах моих тем, что мало вешал их...
P.S. Помимо всего названного, читал Валерий Баринов и прозу — что называется, не по бумажке, а наизусть — разноголосую «Иду» Ивана Бунина. После концерта, спускаясь с шестого этажа Большого Кремлевского дворца, я скачал текстовый файл рассказа и проверил статистику: 16 тысяч знаков, 5 страниц двенадцатым кеглем. Причем после этого ему хватило силы выйти к оставшимся в Малом зале людям и раздать автографы. Тридцатилетний артист свалился бы, а Баринову — почти восемьдесят.
