Проект ГМИРЛИ им. В.И. Даля, получивший название «Товарищ Наркомпрос!», становится первым за десятилетия выставочным «байопиком» о Луначарском. Благодаря геометрии здания на Зубовском бульваре, 15, жизнеописание первого наркома просвещения РСФСР можно смотреть в хронологическом порядке (от детских фотокарточек на входе до некрологов, опубликованных в прибалтийской прессе, — на выходе). Либо — зайти не в ту дверь и увидеть судьбу и деятельность Анатолия Васильевича в «обратной перемотке» — и это, кстати, крайне интересный вариант.
И здесь нужно пояснить, что глава Наркомпроса тогда — это как три министерских портфеля сегодня: министра культуры, министра просвещения и министра науки и высшего образования одновременно. И Луначарский — в силу энциклопедических знаний, множества созданных им литературных произведений и публицистики, огромного числа культурных инициатив всесоюзного масштаба и мощном влиянии на историю, внимания к живописи, музыке, литературе — оказывается Михаилом Ломоносовым своей эпохи. С ним как с равным разговаривали Ромен Ролан, Анри Барбюс, Бернард Шоу, Бертольд Брехт, Герберт Уэллс (в книге «Россия во мгле» раскритиковавший большевизм, но это другой вопрос).
Меньше всего хочется «пересказывать» выставку, но если кратко, то орфографическая реформа, то есть окончательное изгнание из русского алфавита «лишних» букв типа Ѣ, Ѳ и твердого знака в конце слов с закрытым слогом — это Луначарский. Ликвидация безграмотности — тоже он. А еще Луначарский — это приведение в порядок разграбленных дворянских усадеб и дворцов и создание на их базе великих музеев, восстановление театров — пусть в обслуживающем идеологию виде, но восстановление. Наконец, при нем было непродолжительное, но все же послабление в плане свободы творчества для художников, вылившееся в 1919 году в проведение Первой государственной свободной выставки произведений искусства в помещениях Дворца искусств (Зимнего дворца).
В условиях тотального отречения от старого мира Луначарский пытается сохранить такую «барскую» реалию, как производство фарфора, хотя из ненависти к Николаю II бывший Императорский завод могли запросто отменить или перепрофилировать — зачем пролетариям глазурированная посуда?
Наконец, несмотря на его участие в государственном богоборчестве, Луначарский определяет православную икону и фреску как предмет искусства, спасая хотя бы каноническую часть христианского наследия от современного Луначарскому и будущего уничтожения.
И вот какие экспонаты нужно увидеть обязательно, помимо агитплакатов, созданных Маяковским. На первом месте — мемориальный кабинет Луначарского с письменным столом, личными вещами и подлинными табличками: «А.В. Луначарский» и «Народный комиссар по просвещению дома по делам не принимает…»
На втором — снимок Луначарского в Таганской тюрьме и копии донесений на него (дореволюционных, конечно же).
На третьем — образцы газеты «Известия» от 1918 года. Сначала номер в старой орфографии, затем — в новой, но частично: основной текст — по-новому, а заголовки — еще с «ерами».
Остается заметить, что масштаб личности Луначарского признавали его современники — и я говорю не только о Маяковском, который наркома боготворил в коммунистическом смысле этого слова. Это как бы оценка изнутри, мнение единомышленников.
Но вот мы читаем некролог, опубликованный 28 декабря 1933 года в отнюдь не симпатизирующей Советам прибалтийской газете «Сегодня» (Рига): «С Луначарским сходит в могилу уже вымирающий тип русского революционного интеллигента. Он не принадлежал к старой большевистской гвардии, был скорее ее попутчиком, но теперь и при самодержце Сталине настоящие интеллигенты старой гвардии постепенно ликвидируются и исчезают из обращения».
В случае с Луначарским прямой ликвидации, конечно же, не было, но он впал в немилость и в итоге должен был отправиться «в почетную ссылку» в Испанию. Но полномочным представителем СССР Анатолий Васильевич так и не стал — по пути в Мадрид он умер от стенокардии.
