Если такая «химия» сложится, готова играть маленькие роли
— Аня, в «Ленком» пришел новый худрук, лидер Владимир Панков. Как это может повлиять на судьбу театра и конкретно на твою?
— Володя сказал, что он будет делать обязательно спектакль памяти Марка Захарова, режиссера для него очень близкого. То, что «Ленком» будет другой театр, — ясно, ну а как? Тут артисты сразу начинают жужжать: «Ох, как, да что, да кто, а буду ли я играть?..» Нет, он сказал: «Вы не ждите все больших ролей». И само название, которое он предложил для первого спектакля, — «Репетиция оркестра» Феллини, — совпадает с нами.
— Вот если бы он сказал: «Аня, ты будешь играть в этом спектакле одну маленькую роль, просто эпизод», согласилась бы?
— Тут 50х50. Сначала нужно встретиться с режиссером, тактильно и мозгом понять, как мы друг друга чувствуем. Если бы мне сейчас было 25, я бы как мышонок сидела на репетициях. Но, может быть, и сейчас буду как мышонок. Как и любой артист, я не знаю, как сойдешься с режиссером, — ну должна быть какая-то влюбленность друг в друга. Если такая «химия» сложится, готова играть маленькие роли.
У Марка Анатольевича Захарова я прекрасно помню, что играла такую малюську в «Попрыгунье» и в какой-то момент его просто измучила: «Ну придумайте мне «мясо», финал! Что я должна делать, чтобы хоп — и уйти на аплодисментах?» И Марк Анатольевич мне помог, сделал такой финал: «Снимайте, раздевайте, отдайте…» — сказал он, и это был такой яркий эпизод — на аплодисменты.
Па-де-де мне уже неинтересно
— Аня, ты — театральный ребенок: мама, тетя, бабушка — артистки, отец — артист и режиссер. Но хочу понять: твои это амбиции или родительские — сделать сначала из тебя не актрису, а балерину?
— Всей семьи. У меня-то никаких амбиций вообще не было, просто слушала, что мне говорят. А они так этого хотели, и не могу сказать, что мне это не нравилось. А вот артисткой меня никто из них не видел.
— Прекрасный послужной балетный список: Московское хореографическое училище (поступала, но не взяли), Вагановское училище и школа-ансамбль Моисеева, которую ты окончила. Кем ты себя видела на сцене — Одеттой, Одиллией, Джульеттой? Или, может быть, сестрой Золушки, в характерной роли?
— Кстати, я больше характерной себя видела. Потому что, уже будучи в хореографическом училище, я сутками там хулиганила. Мои воспитатели и педагоги никак не могли меня угомонить. Сейчас понимаю, что тогда во мне бродила актерская история. По ночам в интернате я устраивала концерты. Нас 11 человек в комнате, ночью шуметь нельзя — режим строгий, вставали же рано, а я подкладывала под рубашку подушки и играла какую-то невероятную тетку. А моя воспитательница, приходя в комнату, вместо того чтобы кричать: «Спать всем немедленно!», гомерически хохотала: «Анька, ты будешь артисткой!»
Она в меня верила очень. Приходила ко мне в комнату ночью и тихо-тихо так говорила: «Анька, пойдем». Открывала кинозал с телевизором, а там шли «Маленькие трагедии» с Высоцким. Марья Ивановна — мой первый любимый воспитатель, которая мне разрешала все. Она все время повторяла: «Ты будешь артисткой».
— Моисеевская школа — это не танцевальный класс в театральном институте. Что ты умеешь делать по сравнению со своими коллегами? Фуэте можешь скрутить?
— Фуэте — уже нет. Но фуэте далеко не каждый балетный скрутит, а только прима, звезда, солистка. Вот, скажем, недавно я сыграла премьеру: спектакль «Ложь во спасение» в постановке Глеба Памфилова. Тот самый, где играла Инна Михайловна Чурикова. Его восстановили в память об этих великих людях. Вот там я танцую танго, которое танцевала Инна Михайловна. Она, будучи уже в возрасте, танцевала его очень осторожно, как пожилой человек танцует. Но и тогда это было браво, грандиозно! А вот сейчас, когда я сама танцевала танго, поняла, что пользуюсь всеми возможностями хореографии, умею то, чего не умеют артисты драмы.
— Па-де-де для тебя вообще не представляет трудности?
— Па-де-де мне уже неинтересно, мне больше интересна характерная танцевальная школа, поскольку в моем случае — это классическая школа плюс моисеевская. У меня она в посадке, в ногах, в крови…
— Я думаю, что Владимир Панков, мультижанровый режиссер, у которого звучит тишина и танцуют стулья, использует эти твои качества…
— Почему бы нет? Особенно когда тебе 25 наоборот.
«Будешь сегодня хулиганить?» — «Буду». — «Все, я спокоен»
— В «Сатириконе» ты работала 13 лет, и там у тебя было 6 ролей, а в «Ленкоме», где ты проработала меньше, у тебя их 12. И в «Сатириконе» верх твоей карьеры — белая курочка в спектакле «Шантеклер». Как ты себя ощущала в роли домашней птицы?
— Мы с Максимом Авериным тогда были центровыми в спектакле: он — кролик, а я — белая курочка, и танцевали по центру — драйв был неимоверный. Но когда сыграли 25 спектаклей подряд, то, конечно, возникли вопросы к себе: а что делать дальше, и кто ты и что, если до сих пор в трико по сцене бегаешь? И один момент в жизни — приход Марка Анатольевича на спектакль — поменял мою судьбу.
— Это игра случая?
— Не игра — случай. Ну не случился бы этот случай — не знаю, как бы все сложилось. Марк Анатольевич всегда приходил на премьеры к Константину Райкину, и в тот вечер он пришел на премьеру «Доходного места». А через две недели мне позвонил Сергей Юрьевич Вальтер, мой друг, который работает замдиректора в «Ленкоме» много лет, и сказал: «Анька, ты чего, спишь? Тебя Захаров разыскивает. Всю жизнь свою проспишь». Я всполошилась: «Что, куда, чего?..» — ну абсолютное сумасшествие! Но это тот случай, когда ты проснулся и понял, что чудо, оказывается, есть.
И когда я пришла на разговор в «Ленком», Марк Анатольевич сказал: «Анна Александровна, я был на «Доходном месте», мне кажется, вы могли бы украсить нашу труппу». И пригласил на ввод в спектакль «Укрощение укротителей». Там у меня были накладные грудь и живот (сразу вспомнилось детство), мысль пронеслась: «Все как-то не зря…» Так я сыграла первую свою роль в «Ленкоме».
— Ты вытащила счастливый билет. Но как тебя принял «Ленком» и кто был тем явным или тайным, кто помог легче адаптироваться, особенно в женской части труппы, где каждая артистка, даже с распрекрасным характером, видит в другой конкурентку?
— Страшно, очень страшно было. Помню, как возле режиссерского управления первой встретила Наташу Щукину. Наташка — позитивный человек, она обняла меня, и мы вместе пошли на репетицию «Укрощения укротителей». Но у меня все-таки был здесь мой друг детства (сейчас уже режиссер) Саша Лазарев, который Марку Анатольевичу, когда тот шел на «Доходное место», сказал: «Обратите внимание, там хорошая девка играет». Может быть, это тоже сыграло какую-то роль? Хотя прекрасно знала, что если ты Марку Анатольевичу не понравишься, тебе никогда не быть в театре.
И, конечно, меня поддержал Александр Викторович Збруев, когда я репетировала «Ва-банк». Вот мы играем спектакль, а он за сценой спрашивает: «Будешь сегодня хулиганить?» — «Буду». — «Все, я спокоен». Он ни разу не дал мне почувствовать, что я пришлая пипетка из «Сатирикона», ничего не знающая. Он с юмором, с теплой и заботой репетировал со мной. Збруев — это любовь моя.
— Что Марк Анатольевич открыл тебе для тебя же самой? О чем ты не знала, не догадывалась?
— Ты задала прекрасный вопрос. Он мне подарил возможность понимать, что такое провал.
— А у тебя был провал?
— Может быть, не столько провал, сколько я поняла, что мне никто ничем не обязан. У нас был спектакль «Фальстаф». И нас распределили с Олесей Железняк на одну роль, очень небольшую. А у меня в этот момент шли съемки. И один раз я отказалась от съемок и осталась репетировать, а во второй уже пошла к Марку Анатольевичу: «Не подумайте, что не хочу работать. Я умею работать, умею быстро ввестись, но у меня месяц остался, чтобы досняться». «Анна Александровна, — сказал он. — Вы должны понимать, что работаете в репертуарном театре. Я вас не отпускаю». Но я все равно пошла сниматься.
— Какой последовал ответ?
— Он умный человек, поэтому сделал мне выговор. И потом каждый раз, встречая в коридорах «Ленкома», подмигивал с хитрецой: «Как успехи? Смотрю на вас. Хорошо работаете в кино». Он, конечно, был умнейший человек: прекрасно понимал, что наказывает, но благодаря его наказаниям я поняла, что должна еще и сама выживать, понимать, куда иду. Это его школа. Он любил, чтобы его артисты в хорошем смысле конкурировали, в хорошем смысле чего-то добивались.
Умная не может быть примитивной стервой
— Аня, меня всегда интересовал психологический аспект вашей профессии. Мне кажется, зрители даже не догадываются о тех вещах, которые на самом деле происходят с артистами. Например, когда актриса (Якунина) получает сценарий, а там написано: «роль подруги Непрухи». Вот как себя должна чувствовать артистка, которая должна сыграть роль подруги певицы, да еще Непрухи? Скажи: что спасает? Когда ты получила такой сценарий, ты заплакала или засмеялась?
— Ну конечно, сейчас смеюсь над всем этим. Я даже к этому серьезно не отношусь уже. Артист — существо определенной природы. Все, конечно, сумасшедшие: кто-то может из этой Непрухи сделать шедевр, а кто-то — ничего. Как к этому относиться? В 20 лет так, в 30 — по-другому, а в 50 — вообще… Может, увидишь эту Непруху и выкинешь сценарий, но тут зависит от того, как и к чему ты пришел в этой жизни, в этой профессии.
— И вот еще некоторые названия фильмов, где ты снималась. Просто гениальные: «Банды», «Королева бандитов», «Человек-приманка», «Жена по совместительству»…
— Кстати, очень люблю эту роль.
— Продолжаю: «Напарницы», «Зинка-москвичка»… И это далеко не полный список. Правда, еще одна приличная роль — Баба-яга.
— Кстати, мне все время говорят: «Ну конечно, ты будешь играть Бабу-ягу». Фигушки, не сильно-то мне она и досталась. Сыграла ее в «Тридевятом царстве» только, а в «Последнем богатыре» она досталась все-таки Лене Яковлевой, а не мне. А так бы — с удовольствием.
— Какой бы ты была Бабой-ягой?
— Современную бы играла, конечно. Не хочу сказочную.
— А какое главное качество у современной Бабы-яги?
— Умная, черт возьми. Умная она очень.
— Стерва?..
— Умная не может быть примитивной стервой. Она может быть просчитанной стервой, очень хитрой, хитроумной. И с чувством юмора. И очень доброй при этом. Потому что никто не знает, что она великая тетка.
— Стань адвокатом этой роли. И, может быть, какой-нибудь гениальный или начинающий режиссер, читая эти строчки, подумает: «Какой же я дурак! Ведь вот она — современная Баба-яга, а я тут кастинг устраиваю…»
— Когда они устроят кастинг, я к ним приду и все расскажу. Если режиссер умный, он сам прекрасно знает, какая у него должна быть Баба-яга. Если ты встретил своего режиссера — это все. И потом еще очень важно (так, кстати, и Марк Анатольевич говорил) распределение ролей. Как только стопроцентное попадание, это все — успех.
«Не боитесь стать артисткой одной роли?»
— Тот, кто снимал «Склифосовского», твой режиссер?
— И снимает до сих пор — Юлия Краснова…
— Уже 12 сезонов «Склифосовского» вышло. Твоя медсестра Нина Дубровская — удивительная женщина. Где ты ее подсмотрела?
— В себе. Это и я в какой-то степени.
— А кто из вас кому дал больше: Нина Дубровская — Анне Якуниной или Анна — Нине?
— Скажем так: они друг друга любят. Потому что обе знают, про что играют. Про правду, про одиночество миллионов баб, про огромное желание любви и огромную неустроенность в жизни. В общем, достаточно сильных теток.
— Она любит свою профессию?
— Может быть, когда только училась на медсестру, еще не любила. А когда начала проживать миллионную историю незнакомых людей, в ней остались их судьбы. Это не значит, что все эти медики такие добренькие. Нина моя сидит в регистратуре, на нее первой обрушивается дикое количество пациентов. И она, как мусорное ведро, все в себя собирает. И, конечно же, не может идеальный, святой человек сидеть на таком месте: он огрызается, он раздражается. Но в критический момент такие Нины первыми возьмут тебя за руку и спасут.
И Нина — это абсолютно русская баба. Такие, как она, конечно, невероятные: они тебе сегодня нахамят — и первые же тебя вытащат из воды. Такая прямолинейная, настоящая природа, которую невозможно играть фальшиво. Поэтому я очень хорошо понимаю, что значит обиженная, что значит недолюбленная, некрасивая и неустроенная. Может быть, поэтому и доходит до зрителя.
У нас режиссер очень жесткий. Я ей говорю: «Юля, я даже не представляю, как смогу еще с кем-то работать». Она тебя считывает глазами, эмоционально, может просто сказать: «Аня, иди и делай». «А что ты хочешь?» — спрашиваю я. «Иди и делай».
— Считается, что Склиф — отличная школа для врачей. Прошедший ее становится суперпрофессионалом. А что такое сериал «Склифосовский» для артиста?
— Популярность. И когда меня спрашивают: «Не боитесь стать артисткой одной роли?» — отвечаю: «Абсолютно не боюсь». Во-первых, благодаря этому сериалу поклонники пришли в театр и здесь смотрят на меня уже в другом качестве. И в антрепризе на стороне, и в театре «Ленком». И, во-вторых, «Склифосовский» дал мне профессию в кино: до этого у меня не было такого опыта. Не уверена, будет ли у меня еще такая роль в кино. Вряд ли.
— Я много читала о том, как снимался «Склифосовский». Твои прежние представления о профессии врача и реальность совпали?
— Скажем так: мы играем больше про людей, про личную жизнь героев. При том, что у нас есть консультанты, но, мне кажется, мы немножко приукрашиваем, потому что то, как и что мы играем, люди мечтали бы видеть в реальных больницах. А это далеко не так и не везде так. Ведь все мы оказывались в тех больницах и в тех условиях, где упаси господь оказаться — и по отношению к пациентам, и по профессиональным качествам врачей. Если бы врачи бежали на помощь людям каждую секунду и делали все возможное, как в «Склифосовском», то… Но все равно профессия это великая, если говорить именно о хирургии. Они не смотрят наш сериал — им элементарно некогда. Я знаю, что врачи приходят в 6 утра и уходят в 6 утра. Когда же им смотреть?..
— А ты не сталкивалась в жизни с тем, что тебе кто-нибудь из медиков (неважно, младший персонал, старший) говорил: «Ну что вы за фигню играете, да мы же другие!»
— Как раз сталкивалась с другим — медсестры, когда я их встречаю, всегда говорят: «Спасибо вам за эту правду. Все, все так».
Клоун Беж и клоун Руж
— Это счастье, скажет любой актер (и ты это подтвердила), найти своего режиссера. А вот найти своего партнера — это счастье? Максим Аверин, которого тебе приписывают то в мужья, то в братья, то…
— «Простите, люди, оставьте нас в покое», — говорю я.
— Но действительно, вы как кубик Рубика: куда ни поверни, везде Аверин и Якунина, Якунина и Аверин.
— Столько лет вместе работать — это ведь очень непросто. Мы друг друга, скажите спасибо, что не убили. Даже в семейной жизни много лет прожившие люди начинают ругаться: «Как я тебя терплю?!» А тут — работать вместе. Но так сложилось: мы начали в одном театре — с юности дружим. Я первая ушла из «Сатирикона», и Макс бегал в «Ленком», смотрел «Укрощение укротителей». Ему нравилось: «Анька, с ума сойти, ты ушла в такой театр…» А через некоторое время так получилось, что ему самому пришлось уйти из театра.
А поскольку мы так много лет дружим, нам захотелось что-то сделать вместе. Так появился проект «Там же, тогда же», который стал популярным и который так любят зрители. И, конечно, мы уже очень сильно приросли друг к другу. Мы даже сами не понимаем, что можем сыграть вместе хоть телефонную книгу. Но вы не думайте, что мы такие розовые и пушистые.
— Да кто, глядя на тебя, мечтающую о Бабе-яге, подумает про белопушистость?..
— Да, совсем не белая и не пушистая я. Вот Макс говорит: «Сколько я от тебя терплю!», а я отвечаю: «Да у меня святой характер!», но мы такие. Клянусь, никто не предполагал, что мы окажемся сейчас вместе в «Ленкоме», но пути Господни неисповедимы.
— Это ты Макса привела в «Ленком»?
— Нет, не я. Я просто много лет хотела, чтобы так было. У Макса был первый заход в «Ленком» — он должен был с Марком Анатольевичем «Юнону» попробовать, но что-то не сложилось. И вот прошло время, и уже без Марка Анатольевича Марк Борисович Варшавер пригласил Макса в театр. Я говорю: «Знаешь, Максюша, как бы ты ни хотел, но, видимо, нам с тобой «Дальше тишина» играть придется».
— Ваша последняя совместная работа, конечно, оставляет сильное впечатление: «Гамлет», где ты — Гертруда, он — Клавдий. Но одно дело, когда вы шутите, когда вы два клоуна на манеже — клоун Беж и клоун Руж, а другое дело — трагедия. Кстати, кто из вас Беж, а кто Руж?
— Сейчас не дай бог скажу, кто какого цвета клоун, а Макс обидится: «Это не так!» Да мне кажется, мы меняемся все время, мы — перетекающий сосуд.
— Твоя Гертруда — это?..
— Мне кажется, любая актриса мечтает сыграть Гертруду. Более того, я никогда не думала, что эта роль сложна. Потому что Шекспир ее немного обделил, как мне кажется, существованием, если говорить об актерском наполнении, именно драматургическом. Если пьесу читать, то у него везде: «королева вошла», «королева вышла», «королева ушла»…
— «Не пей вина, Гертруда». И то не ее слова.
— Не успели попрощаться, как говорится. Да, роль мирового репертуара… «Ты повернул зрачки мне прямо в душу, а там повсюду пятна черноты, и их ничем не смыть» — одна фраза, и какая мощь! Но тут надо с режиссером решать, как ее и чем насытить. Потому что в сцене с сыном это огромный монолог сына. У нее кишки там болят, а ведь очень сложно рассказать, что ты эти кишки несешь на сцену сердцем. И вот как донести, что с ней в этот момент происходит? Я говорила Антону Яковлеву (режиссер спектакля «Гамлет». — М.Р.): «Мне не хватает «мяса». Она пьет или не пьет? До какой степени она понимает или не понимает? И вообще, любит она сына или не любит?»
— Твоя Гертруда — как будто отстраненная от всего происходящего. Какова природа этой отстраненности?
— Природа влюбленной женщины в возрасте. Все очень понятно: женщина в своем возрасте чувствует себя девчонкой, это любовь, которую никто не понимает: «Куда ты в свои годы что-то там играешь, какую-то девочку…»
— Да-да, башмаков еще не износила, а туда же.
— А туда же… И почему ее нужно осуждать? А у нее такая правда. И как при этом любить своего ребенка, который как сумасшедший хочет мстить? Или ты не замечаешь этого, или можешь возненавидеть его. Может быть и так, потому что он тебе просто не дает жить. Такие трактовки есть.
— И в жизни такое есть.
— И в жизни есть: оставь меня в покое, дай мне пожить… Поэтому я, понимая эту правду, понимаю, про что играть. Но как трудно это выразить! Поэтому выражаюсь в основном только в сцене с сыном.
Не надо лебезить в этой профессии
— Аня, хочу задать тебе последний, но важный вопрос. Твоя актерская судьба могла бы сложиться по-другому. Ты могла танцевать в моисеевском ансамбле. Могла остаться в «Сатириконе» и играть белую курочку в «Шантеклере», превращаясь в разочарованную немолодую актрису. Какой бы ты дала совет молодым актрисам, которые пока еще в иллюзиях относительно вашей непростой профессии? На что надеяться: положиться на судьбу? На случай? Или искать ресурс: богатого любовника, влиятельного мужа, который устроит карьеру? Что бы ты им сказала?
— Если у вас есть такой помощник (любовник, муж, мать, отец, дальний родственник) и если вы талантливый человек — я считаю, вам крупно повезло. Почему бы этим не пользоваться и не делать это все во имя своей судьбы? При том, что я из актерской семьи, меня никто не толкал. Но должна сказать обязательно: не надо лебезить в этой профессии. Ни в коем случае. Не слушать, что про тебя говорят, что пишут в соцсетях, — категорически это все не видеть, не слышать. Надо обязательно качать себя, свою душу, профессию. Надо ни от чего не отказываться — ни от курочки, ни от белочки. Потому что пока ты не сожрешь мешок дерьма, ты никем не станешь.
Я всю жизнь мало в себя верила, но при этом шагала сама по себе. Иду, иду, развиваюсь. Считаю, что обязательно нужно добиваться всего только правдой. Играть надо там, на сцене, и ни с кем не играть в жизни, потому что сразу становишься фальшивым. И если есть кто-то, кто тебя проталкивает, об этом надо говорить прямо: «Да, у меня есть тот, кто толкает. Мне повезло. Вам не повезло? Сочувствую, значит, надо что-то делать, как-то самим добиваться».
Сейчас у меня много работы: Господи, спасибо за все. Антрепризное движение, как к нему ни относиться, дает много предложений и прекрасных ролей. Есть очень хорошие режиссеры и там, и тут. Но я безумно люблю театр и не знаю, в чью пользу выберу: большую роль в антрепризе или маленькую в театре. Сейчас, скорее всего, выберу театр.
Я в театре молодым делаю замечание — мэтрессой немножечко стала: «Не говорите при мне «устала», а то Бог вас услышит и заберет работу. Тут с поезда на поезд, и ого-го…» Кто-то мне из друзей говорит: «Заканчивай, остановись… С купцами в Елец… Начнут мужики приставать с любезностями…» Никогда не знаете, кем вы станете. Мне в свое время Катин-Ярцев, когда я поступала в Щукинское, сказал: «Ну ты характерная, Анька. Пройдут годы, похудеешь и станешь характерной героиней».
— И ведь не ошибся Юрий Васильевич!
— Все так. Я поступала к нему такая смешная, толстая, а сейчас его слова, в общем, пророческие получились. Характерная героиня — не значит Джульетта. Это уже такой взрослый статус артистки с опытом, которой есть что сказать, и главное — есть о чем помолчать.
