— С «Ленкомом» у меня долгая история: когда еще был жив Марк Анатольевич Захаров, он звал меня на постановку, но мы не сошлись по названиям. Потом у себя в ЦДР я сделал из этих названий половину спектаклей. Позже он приходил в ЦДР на юбилей, который мы делали для Валерия Шадрина (основатель Международного театрального Чеховского фестиваля, его президент. — М.Р.), и тогда, поздравляя меня, сказал: «Владимир Николаевич, вы оказались правы, я недооценил что-то».
И потом, когда уже не было ни Марка Анатольевича, ни Валерия Ивановича, Марк Борисович Варшавер позвал на постановку. И, помню, чтобы обсудить с ним название, я мог приехать в театр только очень поздно. Захожу, вижу большой портрет Захарова на служебном входе, а на электронных часах — 00:00. Я даже сфотографировал тогда эти часы и портрет Марка Анатольевича.
— И когда ты появился в полночь — тоже не срослось в «Ленкоме»?
— Тогда с «Ленкомом» ничего не получилось, поскольку уже был ЦДР, и там надо было полностью менять репертуар, все перестраивать, и на постановку я не согласился. Потом последовало предложение от Департамента культуры стать главным режиссером «Ленкома» — я отказался. По-моему, если приходить, то только художественным руководителем. Если строить дом, то надо понимать, что с полномочиями: главный режиссер только ставит спектакли, а худрук… В общем, тогда главным режиссером в «Ленкоме» стал Леша Франдетти.
— И вот руководство Департамента культуры второй раз предложило тебе «Ленком». Я удивлена, ведь ты им отказал…
— Сейчас предложение департамента было неожиданным, и я согласился: это большая сцена, большой театр, а мы в ЦДР владеем большой формой, поэтому подходим друг другу. И с Марком Анатольевичем в жанре пересекаемся: он взаимодействовал с музыкой, и я взаимодействую, он первым сделал рывок с «Юноной» и «Авось», и если уж говорить о том, кто был первым саундрамовцем, так это Марк Анатольевич.
— Как ты планируешь совмещать работу в «Ленкоме» и в Центре драматургии и режиссуры?
— Здесь очень важный момент: я перехожу в «Ленком», а ЦДР сохраняется, за что спасибо департаменту. Было бы большим счастьем, если бы эти два театра подружились, ведь оба они музыкальные по своей сути. И своих не бросают — для меня это важный момент. Если бы мне сказали: «Выбирай — либо «Ленком», либо ЦДР», я бы не согласился пойти в «Ленком», потому что мы с командой студии SounDrama, которая в 2016 году обрела дом в ЦДР, за двадцать с лишним лет прошли многое. До сих пор перед глазами, как мы поехали на гастроли со спектаклем «Гоголь. Вечера». А у нас частью декораций были кресты. И вот на границе всех попросили выйти из автобуса и взять свои вещи. И все двадцать с лишним человек взяли по клетчатой сумке с костюмами и по кресту. Никто и слова не сказал, типа «я — артист». Шел караван через границу, чтобы сыграть спектакль в Абхазии, — каждый со своей сумкой и со своим крестом. Для меня вот это театр: театр друзей, коллег, единомышленников. Я это сказал на представлении в «Ленкоме».
— Когда неделю назад тебя представляли труппе, и всем службам, а зал был забит до отказа, ты сказал, что для тебя театр — это храм. Что имел в виду и к чему это обязывает людей?
— Да, храм, но без религиозного фанатизма. Храм по всему: по гигиене взаимоотношений, которая в первую очередь должна быть у художников. Такие же художники стоят на сцене, и по другую сторону рамы — я, такой же художник. И критик, и театровед, оценивающие нашу работу, — тоже художники. Это разговор ху-дож-ни-ков! И в этих разговорах мы должны прийти к золотой середине, даже если каждый останется при своем мнении. Но сближаться мы должны: Бог находится посредине.
А что такое середина? Это баланс, и я об этом постоянно твержу и студентам, и в театре… Канатоходец идет по канату: если он возьмет сильно в один край — упадет, в другой — тоже. И одно дело — идти на уровне двух метров от земли, а другое — если канат натянут между двумя небоскребами. Ставка риска повышается, и тут баланс важен во всем. Мы все канатоходцы…
— Ты пришел в театр с девяностолетней историей, у него свои традиции. Например, в традициях Марка Захарова — определенный каст, то есть выбор артистов: в мужском составе здесь все статные, видные. У тебя, судя по труппе ЦДР, другие критерии.
— Это не традиция, а предпочтение художника. И что такое традиция? Вот я всю жизнь езжу по экспедициям, по деревням. Я что, не должен уважать их традиции? Конечно, должен, но чтобы традиция не превратилась в музей. Я лучше скажу словами бабы Даши, моего фольклорного учителя, — Ходосовой Дарьи Семеоновны из села Плехово Суджанского района Курской области, где сейчас идут бои. Я как-то приехал к ней: «Баба Даша, послушай музыку: ты пела, а мы сделали аранжировку, добавили индийские инструменты, еще какие-то». Протягиваю ей плейер, а сам думаю: «Сейчас убьет за то, что я сделал с ее песней», зажмурился, готовясь получать трендюлей. Она послушала, сняла наушники: «Воука, — говорит мне баба Даша, — музыка должна идти в ногу со временем. Но не выскакивать и не отставать; то, что вы сделали, — это хорошо». И дальше главное говорит: «Не сломали песню, а ее приумножили». А у нее три класса образования. Поэтому в «Ленкоме» нет такого: пришел новый хозяин, и все будет по-другому, — ни в коем случае!
— Марк Захаров, переживший разные времена, делал политический театр, в его спектаклях всегда было высказывание, обращенное к власти.
— Я бы не сказал так однобоко: у Марка Анатольевича не только политическая, но безумно ироническая история, и трепет, и сарказм. Но собирательный образ — это Горин. Не буду называть других авторов, которые в планах, но Горин обязательно вернется в «Ленком». И у Марка Анатольевича были разные периоды и разные высказывания. Но политический театр с лозунгами мне не очень интересен. Я делаю театр про человека. И еще важное: театр Марка Анатольевича — это всегда ансамбль. Какие бы здесь ни были индивидуальности, культовые звезды, но в первую очередь он держал ансамбль.
— С какой музыкой у тебя ассоциируется «Ленком»?
— С Нино Рота, с Феллини. А потом это подхватили Гладков, Рыбников. У Марка Анатольевича всегда было тяготение к Феллини. Как-то Пазолини спросили, как он относится к Феллини. Ты знаешь, что он ответил? «Феллини? А он танцует» — то есть он делает все «танцуя».
— Поэтому твое первое предложение ленкомовцам — «Репетиция оркестра» Феллини?
— Конечно.
— Не могу не затронуть вопрос, из-за которого во многом произошли кадровые изменения в театре: Александра Захарова, Дмитрий Певцов — они будут работать?
— Я буду встречаться со всеми, здесь очень важен личный контакт.
— С каждым? И ты готов потратить много времени на встречу с каждым артистом?
— Не только. Я потрачу много времени, чтобы встретиться с каждым артистом и еще со службами. Я должен с каждым встретиться и увидеть глаза человека. Понимаю, что один будет говорить мне одно, другой — другое… Но нужно положить конец этой вражде.
Инфоповодами должны стать хорошие спектакли, а не вражда: один сказал — театр ответил — театру ответили, и так до бесконечности, по кругу. Я не хочу принимать ничью сторону — я хочу видеть азартных людей от мала до велика, которые любят свой театр, свою работу и тратят время только на работу, а не на ссоры. Я люблю одно место в «Обыкновенном чуде», когда кто-то говорит сказочнику: «Да вы знаете, что бы он вам ответил» и т.д. А Янковский отвечает: «Но это он сказал сгоряча».
— Я поняла: в «Ленком» пришел миротворец.
— Ну а как? Ребенок должен появляться в любви на свет. Это же ужас, когда в насилии. Надо находить баланс и компромисс, а театр — это тоже компромисс, хотя компромисс компромиссу рознь. Вот у меня в спектакле «Скоморох Памфалон» по Лескову — 67 человек: музыканты, артисты разных поколений. И я знаю, что если 67 с лишним человек могут работать как одно целое, то не обманывайте меня: это возможно. Если ты не хочешь работать — это другое, тогда я не насильничаю: пожалуйста, идите отдыхайте, что угодно делайте. Но меня здесь не обманешь.
Если бы ты видела, что происходит за кулисами на «Памфалоне»! Помню, как на одном спектакле не хватило одной из двух барабанных палочек, которыми нужно с двух сторон ударить для стереоэффекта. И когда эта палочка куда-то запропастилась, 67 человек передавали одну по рукам, чтобы она могла ударить. Хотя никто из зрителей и не заметил бы, если бы она не ударила. Но для них это важно, этот трепет…
— Ты допускаешь мысль о том, что артисты ЦДР будут играть на сцене «Ленкома», а ленкомовцы — в ЦДР?
— Я думаю, что в процессе работы именно так и произойдет. У меня нет такого: любимчики и не любимчики. Но первое, что я должен сделать, — уделить «Ленкому» внимание, и сразу каких-то перемешиваний в труппах не будет. Здесь очень важна субординация. И я буду уделять внимание и «Ленкому», и ЦДР.
— Сил хватит?
— Дорогу осилит идущий. Бог же дает все по силам — я в это искренне верю. Я прихожу открыто, и пока жив, буду этому принципу следовать. И так же открыто я, может быть, когда-то уйду в другой мир. Здесь ничего не надо просчитывать: будь как будет, на все воля Божья. Я не хочу общаться с человеком и его просчитывать. Скажем, когда я прихожу в церковь — я что-то просчитываю? Это невозможно, потому что ты приходишь разговаривать, получать ответы и задавать вопросы. Это путь, а путь невозможно просчитать.
Театр — это не только машина по выпуску спектаклей, это институция. Поэтому мы должны вырастить новое поколение синтетических артистов, и более того — должны их вырастить в уважении к театру в первую очередь. Чтобы не театр им служил, а они театру. В последнее время случился момент, когда артисты как будто поняли, что не они, а театр их обслуживает. Театр должен, у артиста съемки… Я это как мантру повторяю всем молодым артистам у себя: не театр вам служит, а вы театру, — и в «Ленкоме» буду повторять.
— Когда тебя назначали в «Ленком», почему ты не поставил вопрос, что придешь с директором, которого знаешь? Ведь сегодня эта фигура очень важна, от нее в театре многое зависит, в том числе и самочувствие художественного лидера.
— Я не ставил этот вопрос. Здесь департамент решает. Всему свое время, посмотрим. Я всегда хотел, чтобы людям давали шанс. Нужно давать возможность и уметь прощать какие-то вещи. Здесь и директору Дмитрию Берестову нужна поддержка, и Марку Борисовичу Варшаверу. И артистам, которые согласны и не согласны в своем расколе. Здесь много факторов, которые нам нужно объединить. И важно проявить великодушие, а не малодушие.
