Соображение здравое, но есть проблема, и ее прекрасно понимают оба уважаемых спикера: рассказы Чехова — это идеальное воплощение понятия «малая проза», историю «Дамы с собачкой» Антон Павлович рассказывает буквально на нескольких страницах — но на сцене того же Губернского театра спектакль по рассказу идет полтора часа. И эту «нехватку» пространства и времени чем-то нужно компенсировать.
В «чеховском триптихе» Марка Розовского, о первых двух спектаклях которого писал «МК» («Душечка» и «Попрыгунья»), проблема решается путем «смены жанра». Худрук театра «У Никитских ворот» предлагает публике мюзиклы, в которые органично вплетает песни на стихи Юрия Ряшенцева, сочинившего всю поэтическую составляющую фильма «Д’Артаньян и три мушкетера», и/или ряд созвучных эпохе романсов. В качестве рефрена во всех трех спектаклях звучит шуточная песенка о женском коварстве:
О, от женщины жди всякий раз не беды, так причуды.
И тем злее беда, чем заманчивей блеск ее глаз.
Берегись поцелуев ее! Поцелуи Иуды
безобиднее женских не в сотню, а в тысячу раз!
А в завершающую триптих Розовского постановку «Анна на шее» вплывают еще и образы с картины «Неравный брак», что стоит признать удачным ходом, потому что пользователи Сети буквально растащили шедевр Василия Пукирева на мемы.
И опять-таки — тему обыгрывает Ряшенцев, саркастически упоминая живописца:
Неравный брак… Невестин взор таит обиду.
Неравный брак. Но он неравен только с виду.
Тут пара минимум равна:
приносит молодость она,
а он ей — деньги и почет, а то и свиту.
…
Да, старый муж до красоты и стати лаком.
Так что ж, за то его клеймить позорным знаком?
Ей-ей, не стоит добрых слов
плохой художник Пукирев,
назвавший мнимый свой шедевр «Неравным браком».
Когда главные герои — степенный Модест Алексеевич (Александр Масалов) с церковной свечой в руках и Анна (Алиса Тарасенко) в подвенечном платье — взбираются на псевдоантичную тумбу, зрители «угадывают» картину, выступающую в данном случае ключом к пониманию произведения.
О'кей, Анна — девушка из бедной семьи, вышла замуж за «пожилого, неинтересного господина» при деньгах и должности, ее можно было бы назвать содержанкой, но с поправкой на обязательность венчания в XIX веке — если бы и у Чехова, и в спектакле не было четко указано на ее сексуальное отвращение к супругу; и если бы Анна, которая изначально «повисла на шее», не взяла мужа в оборот и не стала главной в этом «неравном браке» — неравном теперь уже для самого Модеста Алексеевича.
И вот что важно. При всей недетскости спектакля (все-таки он — об отношениях Мужчины и Женщины) как раз школьникам, пришедшим в театр с молодыми родителями, он многое может объяснить. Подростки (заявленный возрастной ценз — 16+, но я бы пускал на спектакль с двенадцати лет или с десяти) как минимум узнают, что была такая табель о рангах, приводившая к гармонии русское общество, где вертикаль власти выстраивалась от вашего благородия до вашего величества:
Табель о рангах — она как мелодия,
В ней никакого дурного любительства:
Этому — Ваше Высокородие.
Этому — Ваше Превосходительство.
А сцена, где Его сиятельство (Валерий Шейман) появляется на благотворительном базаре в мундире с красной лентой и орденом — и его окружают показным слащавым обожанием, — напомнила бы им и проиллюстрировала уже знакомый школьникам рассказ Чехова «Толстый и тонкий». И тогда спектакль стал бы еще одним кирпичиком в огромном здании «собственной картины мира», которую все мы строим всю жизнь.
И здесь я возвращаюсь к «наивному» вопросу, который задавал в прошлых попытках осмыслить попавшие в поле моего зрения спектакли. Он звучит так: зачем делать новые версии «Анны на шее» или «Скамейки» Александра Гельмана, если есть канонические фильмы/спектакли? И если никто Аллу Ларионову и Владимира Владиславского или Татьяну Доронину с Олегом Табаковым не переплюнет? Ответ прост: они нужны новому поколению читателей и зрителей, которые и Чехова, и Льва Толстого, и даже Пушкина — представьте себе — в какой-то момент открывают впервые.
