Если не знать, что такое дагеротип, можно подумать, что это застывшее на века отражение человека в зеркале или персонализированное (как сейчас модно!) ювелирное украшение для интерьера с фотографическим портретом, но никак не фотография. А ведь в XIX веке это была первая успешная технология фотографирования. Безусловно, до нее была гелиография Ньепса (вспомним хотя бы его знаменитый снимок «Вид из окна в Ле Гра», 1826 г.). Позже Ньепс и Дагер (от фамилии второго изобретателя и произошло название технологии) заключили договор о сотрудничестве, совместно проводили опыты, но уже после смерти Ньепса Дагер изобрел новую технологию фиксирования изображения, которая принципиально отличалась от гелиографии, — дагеротип. Ему и посвящена новая экспозиция Исторического музея.
ГИМ может похвастаться самой крупной коллекцией русских дагеротипов в мире — 315 экземпляров. Целиком ее можно посмотреть в каталоге, но воочию увидеть дагеротипы — редкая возможность. Семь из девяти снимков и вовсе представлены публике впервые. Пополнение коллекции — настоящее событие для музея, потому что в последний раз это было в 2016 году. Новое приобретение, портрет молодой женщины, сохранился в рабочем архиве коллекционера Ильи Зильберштейна, знаменитого литературного критика и одного из сооснователей Музея личных коллекций в Пушкинском.
Шведский художник Карл Мазер, чья история жизни прекрасно подходит для сценария к увлекательному приключенческому фильму, прожил в России 15 лет, много путешествовал и из поездки в Сибирь привез серию портретов декабристов. Искусствоведы любят подмечать выразительность лиц и глаз на его портретах при всем однообразии поз героев и скупости фона — так он запечатлевал судьбы героев и акцентировал внимание зрителя на внутреннем мире того, кто на портрете. В России он состоялся также и как фотограф-дагеротипист. Сейчас, когда Мазер уже признан значимым художником, нет необходимости в объяснении, почему его работы представляют ценность. А почему дагеротип заслуживает такого трепетного отношения и внимания к себе, пояснить стоит, ведь существовал он совсем недолго.
Одна из причин, почему дагеротипия как технология быстро себя изжила, — невозможность тиражировать изображение. Прогресс не стоял на месте, публика всегда любила «зрелище», и потребность в размножении изображений стояла довольно остро, что, кстати, ощущалось и в журналистике. Необходимость в «картинке» есть, а возможности ее размножить не было. Но отсюда и ценность дагеротипа — каждый снимок уникален, неповторим. Более того, они еще и легко повреждались, были чувствительны к температурам и механическому воздействию. Утратить такой снимок было плевым делом! И увы, это часто происходило. Русских дагеротипов сохранилось чуть более тысячи (речь идет о снимках, о существовании которых известно, но есть еще и неустановленные, в частных коллекциях) — совсем немного. Дороговизна и хрупкость изделия требовали особого обращения, а потому ценен не только сам снимок, но и его обрамление. Дагеротип помещался сначала в паспарту, затем под стекло, в футляр и, наконец, в раму. Такая «броня» давала ему шанс на выживание.
Хрупкость жизни дагеротипа можно оценить, наблюдая за реставрационным процессом. Реставрация — второй вопрос, о котором идет речь на экспозиции. Как спасают снимки, можно увидеть благодаря любопытному документальному ролику, где приоткрывают секреты работы реставраторов и показывают процесс восстановления прошлогоднего приобретения, того самого портрета молодой женщины. Из невзрачного, потемневшего и молящего о помощи снимочка появляется чистый и аккуратный портрет дамы, и на нем вновь становится возможным разглядеть все детали.
