И как после такого огромного всенародного успеха в «Карнавальной ночи» ее забанили на целых 16 лет, а уж что там было на самом деле — отказ сотрудничать с КГБ или те самые пресловутые левые концерты, — и не поймешь сейчас. Столько людей, прекрасных артистов ломалось на этом, столько не дошло до финиша, а она, умница, крепкий орешек, выдержала, выстояла, и подарком ей стали «Старые стены», где сыграла директора фабрики. Но как! Будто перепрыгнула через пропасть и опять стала супермегазвездой, только уже набравшись такого горького жизненного опыта.
Как она выходила замуж — отдельная песня. Их, мужей, по жизни было пять или шесть, и не сосчитаешь. Наверное, каких-то из них она выбрала по расчету, а остальных — только чтобы ею восхищались, носили на руках, понимали как никто и дали заниматься единственной для нее возможной любовью — кинематографом.
Ох, она была непроста! Как устроила сцену добрейшему, прекрасному Петру Тодоровскому на «Любимой женщине механика Гаврилова», каких обидных слов наговорила. Но оказалось — по сути-то была права. Не в отношении Тодоровского, нет, он один из лучших у нас, а в том, каким должен быть в концовке этот самый Гаврилов, Сергей Шакуров. Тодоровский хотел чистую комедию положений, где его вывозят из милицейского «газика» в инвалидной коляске, а Гурченко требовала лиричность, мужественность, то есть тот самый второй незаменимый план, который и выводит просто хорошее кино на космическую орбиту. Да, она скандалила только ради искусства и победила.
А Станислав Любшин в «Пяти вечерах»… Ведь там такая у них с ним любовь! Вот она сказала мне лично: «У него нет чувства юмора, а значит, у нас с ним ничего общего». Это было так удивительно, так строго. Хотя у Любшина, безусловно, чувство юмора есть, только другое, своеобразное. Но она так там сыграла эту любовь!..
Или когда, уже в конце Советского Союза, в фильме «Моя морячка» набрасывалась ни с того ни с сего на Любу Полищук. Может, из-за ее красоты неземной, может, почувствовав родственную душу, конкуренцию. Но гнобила ее так…
Ох, непростая. И какая мужественная, ведь когда на фильме «Мама» ее сбил «солнечный» клоун Олег Попов, она сломала ногу, но все равно совсем скоро вышла на площадку и продолжала играть в гипсе.
А какая понимающая, нежная в «Вокзале для двоих». И не по роли уже, а по-человечески. Когда Рязанов начал снимать чуть ли не с последней сцены, где они объясняются друг другу в стоящем поезде, Басилашвили хотел уже отказаться: ну как он будет целоваться с чужой для него женщиной. А Людмила Марковна это поняла, так почувствовала своего партнера и на следующий день написала ему в сценарии именно такие слова, что Басилашвили ощутил себя с ней легко и естественно, это было именно то, что надо. И после они сыграли всё замечательно и в начале, и в конце и стали друзьями. А Басилашвили всегда называл ее великой, всегда. Помните, как они прощаются: он садится в поезд, она идет по мосту под стук колес, навстречу люди, люди… И видна она со спины, но спиной этой своей так играет разлуку, боль расставания… Именно спиной. Вот это актриса!
И, конечно, «Двадцать дней без войны», где она подстрижена под короткий ёжик, такая худенькая, прозрачная, подчинилась Герману, который не терпел неправды жизни. Что она сделала там с собой! Но потом, когда вся съемочная группа узнала, что Алексея Германа в Узбекистане окатил слюной верблюд, она подняла шампанское в отместку за все эти мучения. Но если бы не мучения, разве бы состоялась та великая роль?
А это Никита Михалков, тот самый, который там в купе на стоянке поезда, ей: «Сама, сама, сама…». Вот он говорил: «Люся ради кино и через маму родную перешагнет». Не нам судить, но и с мамой, и с дочерью у нее были такие тяжелые отношения. И за квартиру судилась — что было, то было.
Но великая актриса ведь, и народная. Когда она ехала в поезде, утром выстроилась очередь к умывальнику, люди увидели Гурченко, конечно, узнали ее, стали вспоминать ее «Любовь и голуби» («Девушки, уймите вашу мать!» или «Почему крашена? Это мой натуральный цвет») и попросили ее изобразить все это прямо здесь и сейчас. Она подошла к туалетной вагонной двери, ногой открыла ее, прямо как Раиса Захаровна в том самом фильме: «Деревня!». Все зааплодировали и пропустили Людмилу Марковну без очереди.
